Формат при этом играет центральную роль. Новые суперформаты предоставляют фотографиям возможности воздействия, делающие их равноценными конкурентами картинам. «Поскольку они выглядят, как картины, – объясняет нью-йоркский галерист Мэтью Маркс, – за них и просить начинают столько же». Наверное, поэтому фотографы теперь уже не фотографы, а фотохудожники. Андреас Гурски, сын рекламного фотографа и ученик Бернда и Хиллы Бехеров, стал их успешнейшим последователем. Причина того, что его обработанные на компьютере фотографии стали на мировом художественном рынке объектами престижа и продаются по всему земному шару по максимальным ценам, заключена не только в их потрясающей эстетике. Они сфокусированы на сферах деятельности победителя в мире глобализации: фондовых биржах, модных магазинах, топ-менеджменте, роскошных отелях, деловых районах. На его первомайских фотографиях (цикл «May Day») мы видим радостные парады любви, где одиночка теряется в массе, словно яркое конфетти. Аполитично? Позитивно? Быть может, это как раз та косметиче ская хирургия современности, которая делает фотографии Гурски вожделенными статусными символами высших слоев общества. Его точные срезы глобальной капиталистической культуры празднуют ее успех, не обращая внимания на неэстетичные побочные эффекты. Что подойдет интерьерам нового богатства более, чем эти гиперреалистические большеформатные снимки прекрасного нового мира?
Начиная со средневековья, в ходе вытравливания ремесленничества из искусства, мало-помалу утрачивают значение такие его стороны, как материал и обработка. Движущей силой искусства и рынка становится инновация. С дематериализацией художественных произведений в ХХ веке она проявилась как самая сердцевина искусства. В 1969 году Сол Левитт в своих «Параграфах концептуального искусства» сформулировал основные идеи искусства, полностью освобожденного от оков материальности. В соответствии с ними, идее более не нужно принимать материальные формы, чтобы стать искусством. Почерк художника, когда-то узнаваемый по красочному мазку, выпарился в конденсационный след на небесах идей. Речь теперь идет о том, чтобы сформулировать художественный умысел и продать идею.
Это ведет к парадоксальным последствиям на художественном рынке. Ведь главнейшим из законов рынка является потребность в товаре. Некоторым художникам удалось найти квадратуру круга – материализовать ничто. В мае 1999 года на торгах была выставлена картина под названием «Signet 20» («Печать 20») американского художника Роберта Раймана. Она представляла собой полосы белого цвета на белом грунте. В каталоге значилось следующее: «Полотна Раймана – это не картины, они ничего не представляют, это даже не абстракция. Это не знаки и не выражения, это опыты». Цена, которую эксперты Christie’s назначили за этот опыт, составила 1,5 миллиона долларов. Хотя эта не-картина продана не была, другой объект из аморфного мира Раймана между концептуализмом и минимализмом достиг стоимости в 1,6 миллиона долларов.
В результате снова и снова появляются движения в искусстве, во все обходящиеся без конечного продукта в виде «работ». Флюксус и перформанс – тому примеры. Товаром становятся сувениры акций, документы хэппенингов, записи перформансов. Само же произведение искусства лишилось, по причине своей недолговечности, экономической реализации. Американец Джеймс Ли Байерс (1932–1997) был одним из тех художников, кто натянул холст своего творчества между полюсами материальности и нематериальности, преходящего и продолжающегося. Подобно Иву Кляйну, он был подвержен влиянию дзен-буддизма с его идеей возвращения всех явлений в пустоту. В 1975 году Байерс представил в Лувре «The Perfect Kiss» – совершенный поцелуй. Ни одному фотографу не удалось запечатлеть суть этого перформанса, мимолетное движение губ к поцелую. Таким образом, поцелуй как собственно художественное произведение остался уникальным, неповторимым и бесценным. Такие художники, как Джеймс Ли Байерс, напоминают нам о нематериальной сути искусства. Перформансом они заставляют ощутить быстротечность нашего бытия как удел человеческий и направляют наши желания к неповторимости, которую рынок удовлетворяет подлинниками, непосредственно восходящими к их экзистенциальному корню, к опыту момента. Ведь неповторим и уникален только момент, то есть непрерывно изменяющееся сейчас, в котором мы настоящие и в котором развертывается наша жизнь. Искусство, понимаемое как прощупывание экзистенциальных измерений человеческого бытия, не нуждается в материализации.
Но не только рынку требуются долговечные объекты. У людей, осознающих собственную бренность, возникает потребность противопоставить экспансии времени постоянство материальных объектов. Любой подвиг оказывается в прошлом, любая власть блекнет, любое богатство утекает, любая империя рушится. Вот причина, по которой художник стал лицом привилегированным. Ведь он один, пишет историк Кшиштоф Помиан, был в состоянии победить своими работами время. Поэтому художник стал идеальным инструментом власть имущих, желающих заручиться бессмертием не только в лучшем, но и в этом мире. Между тем английский художник Дэмиен Херст работает с одним лондонским ювелиром над самым дорогим художественным произведением в мире – черепом в натуральную величину, усеянным примерно 8500 бриллиантами. Со мнительно, что своим вариантом излюбленного при царском дворе яйца Фаберже он отправит смерть в преисподнюю, как намеревается. Но объектом желания бриллиантовый череп станет в любом случае – исключительно из-за своей цены.