Продано! Искусство и деньги - Страница 5

Произведение искусства – это объект, извлекающий ценность из собственной сути. Эта ценность не зависит от религиозного значения, политической выгоды, финансового потенциала. Произведение искусства – это воплощение творческой энергии одиночки и, тем самым, символ главного идеала нашей культуры: свободы личности. Рынок, напротив, является местом обмена товаров, где вещь приобретает ценность в акте обмена. Рынок сводит ценность произведения искусства к сумме денег, которую покупатель в данный момент готов за него заплатить.

Ничего удивительного, что на художественном рынке, где сталкиваются противоречия идеала с реальностью, возвышенного искусства с презренными деньгами, царит совершенно особая экономика. Рекорды аукционов и нищета художников характеризуют этот необыкновенный рынок, на котором противоречия нашей культуры обнажаются самым захватывающим образом. Американский художник Роберт Мазервелл так обозначил пропасть между искусством и деньгами: социальная история современного художника – это духовное бытие в мире, зацикленном на материальной собственности.

Поле напряжения между искусством и деньгами отражает противоречие нашей культуры. Даже если кажется, что все крутится вокруг денег, существует все же внутренне присущее культуре отрицание монетарного. Библейский смертный грех алчности, в Средние века, с распространением денежного хозяйства, опередивший феодальный грех гордыни, для большинства людей и сегодня кажется сомнительным пороком, о котором предпочитают помалкивать. Яснее всего это табу выражено поговоркой: «О деньгах не говорят вслух». Сегодня в рекламно-банковском языке эта поговорка мутировала в лозунг, из которого окончательно изгнано само слово «деньги»: «Живите – обо всем остальном мы позаботимся».

Для многих людей ценообразование – тайна за семью печатями. Восьмилетние дети думают, что цену устанавливает хозяин магазина и она отражает истинную ценность вещи. Одиннадцати-четырнадцатилетние хотя еще считают, будто неотъемлемая ценность предмета определяет его цену, однако уже знают, что помимо того на цену каким-то образом влияет рынок. Восьмилетние дети не разумеют сущности прибыли и считают, что экономика состоит из различных независимых друг от друга процессов. К одиннадцати-четырнадцати дети получают некоторое представление о том, что экономика представляет собой связанную систему. Даже большинство взрослых понимает эту систему лишь фрагментарно, да и специалисты не в состоянии охватить экономическую динамику во всей ее полноте, когда им, к примеру, нужно сделать прогноз на основании макроэкономической модели. Ценообразование на рынке искусства является загадкой и для экономистов. Здесь теряют силу элементарные законы, такие как законы спроса и предложения. Картина в галерее может сколь угодно долго не находить себе покупателя, но цена ее, вопреки всем экономическим прогнозам, не падает. На рынке искусства нарушается и закон равновесия. Расхождение цен на первичном и вторичном рынках остается, не выравниваясь через арбитраж (когда покупается там, где дешево, а продается там, где дорого). Эти экономические противоречия проистекают из различия в системах оценок, действующих в искусстве и на рынке и сталкивающихся друг с другом на рынке искусства. Эти противоречия и двойственное отношение к деньгам имеют общие корни. Они восходят к тому времени, когда заманчивые обещания капиталистического денежного хозяйства начали замещать христианскую религию.

Деньги становятся все более важным знаком успеха. Если в 1775 го ду только 38 процентов жителей США назвали деньги главным критерием счастливой жизни, то в 1994 году этого мнения придерживались уже 63 процента. Жажда денег, объявленная в христианстве грехом, выдвигается в добродетели и помещается в центр нашей культуры. Американский экономист Дэвид Кортен выразил это так: money centered society – общество, центрированное деньгами. В отличие от религии, видящей в этом стремлении господство низменной страсти, экономика обнаруживает здесь высшую рациональность, ведущую нас невидимой рукой максимизации прибыли. Поворот к такому представлению о ценностях приходится на XIII век. Христианство находится в высшей точке своего подъема. Одновременно возникает новая экономическая система, создающая мощную конкуренцию церкви: капитализм. Успех денежного хозяйства угрожал прежним христианским ценностям. Ибо его развитие, согласно историку Жаку Ле Гоффу, требует наряду с новой техникой еще и капитального использования приемов, издавна проклятых цер ковью. Завязалась ожесточенная борьба за разграничение допустимой прибыли и недозволенного ростовщичества.

Деньги с их обещанием рая на земле становятся главным конкурентом христианской религии. И то, и то обещает спасение от земных страданий. Однако деньги предлагают это своим приверженцам при жизни, а церковь своим овечкам сулит небеса, что распахнут врата только после смерти. Религия апеллирует к всепрощению, солидарности и самоотречению, деньги будят корысть, расчет и соперничество. Согласно христианской традиции, деньги и религия есть ценности взаимоисключающие. Уже в Новом Завете мытарь Матфей, оставивший свой стол, полный денег, чтобы последовать за Иисусом, предостерегает: «Не можете служить Богу и мамоне». Позже Лютер, моральная инстанция для протестантов не только своей эпохи, обронил по этому вопросу мнение, эхо которого слышно и в двадцать первом веке: «Деньги – слово черта, посредством которого он творит все в этом мире, подобно тому, как Бог творит Своим Словом». И все же поворот от Бога к деньгам не сдержать. Деньги превращаются в орудие конкуренции, которое, в конце концов, совершает то, что, в сущности, доступно только Богу: они правят миром, определяя его смысл и направление.